Богатство - Страница 17

К оглавлению

— Значит, больных у вас нету.

— Не держим за ненадобностью.

— Кстати, — вспомнил Соломин, — здесь, кажется в бухте Раковой, имеется лепрозорий. Вы там бывали?

— И вам не советую. Жизнь у каждого все-таки одна.

— А с кем же там остались прокаженные?

— Был в Раковой фельдшер, которому после службы на Сахалине небо уже с овчинку казалось. Но он помер.

— От проказы?

— Что вы! Решил к своим праздничным порткам пришить новую пуговку. Укололся иголкой, заражение крови, и-в яму… Да вы не волнуйтесь, — вдруг оживился Трушин, — прокаженные давно смирились со своей долей… мм там хорошо! Отбросы рода человеческого… Они освобождены даже от уплаты налогов.

Соломин никогда не был ангелом и цинизма навидался в жизни достаточно. Но цинизм доктора все же озадачил его. Взяв на руки котенка, он поиграл с ним. Совсем неожиданно прозвучала въедливая фраза Трушина:

— Вы симпатий в Петропавловске не обрели, а обиженные вами апеллируют к Владивостоку, пишут жалобы генералу Колюбакину.

— Кого же я здесь обидел? — отвлеченно спросил Соломин, давая котенку кусать себя за палец.

— Надо уважать сложившиеся… традиции, — увертливо намекнул доктор. — Здесь давно утвердилось правило, чтобы головка поступала в руки камчатских предпринимателей, а уж хвост пушного ясака пускай треплют наезжие. От такого порядка ни один из начальников еще не бывал в обиде и на всю жизнь обеспечивал себя… яблоками! — вдруг сказал Трушин.

— Ах вот вы о чем…

Не стоило забывать, что за Трушиным стояла дремучая сила — сила круговой поруки, основанная на наживе. Между тем Андрей Петрович не строил и приятных иллюзий — он ведь понимал, что российский купец устроен до безобразия примитивно: ты можешь дать ему в ухо — он тебя расцелует, но только не вздумай бить его по кошельку — тогда он сатанеет… Соломин осторожно посадил белого котенка обратно на подоконник.

— Я был прав, дорого продавая меха иностранцам, а не продавая их дешево нашим. Прибыль поступила в инородческий капитал, в котором до аукциона не было и полушки. Камчадалов и коряков грабили веками. Из-за этого они уже перестали осознавать ценность денег. Но сейчас прибылью с аукциона я покрыл все налоговые обложения и написал Колюбакину во Владивосток, чтобы на остаток от дохода мне прислали товаров.

— И опять нарушили традицию! — сказал Трушин. — Инородцы уже привыкли покупать товары у наших местных торговцев.

Вот тут Соломин не выдержал:

— О какой привычке вы говорите? Не может же человек привыкнуть, чтобы с него спускали три шкуры. Инородцы просто не имели возможности купить товары на стороне по законным ценам, а брали втридорога то, что подсовывали им наши купчины… А что им подсовывали? Сивуху-то?

Сейчас, чтобы уйти от гнетущего разговора, Соломин был бы и рад выпить. Но доктор вина уже не предлагал.

— Вы куда сейчас? — спросил его Трушин.

— Домой. Спать.

— Заходите, если нужда возникнет. Йод есть. Карболки полно. Аспирину дам… Ну, а если потребуется просвечивание рентгеном, плывите во Владивосток, ха-ха!

У доктора был тяжелый взгляд, и он поднимал глаза на собеседника с таким усилием, будто пудовые гири.

— А вы, я слышал, были у Трушина? — спросил Блинов.

— Был. А что?

— Да нет, это я так.

— Все-таки закончите то, что вы подумали…

— Бабник! — сказал Блинов. — К тому же запойный. Скрипит и терпит, а потом сорвется, будто собака с цепи, тогда хоть умри, а даже клизмы от него не допросишься.

Соломин закинул удочку дальше:

— Странно, что такого человека могут любить женщины.

— Боятся, — пояснил Блинов. — Тут была одна красивая камчадалка, Наталья, она чуть ли не с Гижиги приехала… издалека. Не знаю, что там у них случилось, нравы здесь легкие, но красавица доктором пренебрегла. За это он объявил ее прокаженной, теперь баба картошку в Раковой окучивает, да уже поздно — из лепрозория обратной дороги нету…

Соломин подумал и сказал, что такое вряд ли возможно. Хотя (он понимал это) такое и возможно, ибо проверять диагноз, установленный доктором Трушиным, мало кто возьмется. В эти дни Соломина захлестывала энергия, он торопился делать добро… Со стороны все кажется просто, но окунись с головою в эту простоту и тогда поймешь, как это трудно. Давая согласие на управление Камчаткой, Андрей Петрович не подозревал, что здешние дела вроде гиблой трясины: чем дальше идешь, тем сильнее она тебя засасывает.

Да, не так-то легко управляться с Камчаткою: тут на всякое дело — свой сезон, и только успевай в календарь поглядывать. Приходилось учитывать, когда отстрел зверя, когда сбор ясака, когда закупка товаров, когда лосось пойдет в реки метать икру. Начинался июль — удушливый, вулканы как-то подозрительно курились дымом, а он совсем позабыл о главном — о рыбном нересте.

— Теперь держитесь, — подсказал ему Блинов. — Рыба в реки пошла гулять, а значит, японец на нас навалится…

Заявился в канцелярию урядник Сотенный, красуясь новыми скрипящими сапогами на ходком московском ранте.

— Ну как? — спросил он. — Хороши?

— Очень. А ты, кажется, выпивший?

— Для прилику хватил, это верно.

— Очевидно, приехал твой приятель…

Сотенный стал серьезным:

— Да нет нигде Сашки Исполатова! Я еще тогда, перед аукционом, думал: чего не едет? Уж не — случилось ли беды?

Мысли Соломина приняли совсем иное направление:

— Не знаешь ли, что происходит на острове Шумшу у японцев? Не бывал там кто-либо из наших людей?

— Бывал один зверобой, старик Егоршин.

— Егоршин? Не тот ли, что доберман-пинчера шлепнул?