Богатство - Страница 36

— Вы не то говорите! — прервал его траппер. — Ничто на свои места не стало. Но если учесть, что торгующей братии на Камчатке раз-два и обчелся, то остальная Камчатка целиком на вашей стороне… Поверьте, я говорю об этом не ради утешения!..

Соломин снова поймал себя на мысли, что невольно испытывает к Исполатову необъяснимую душевную симпатию.

— Скажите, вот вы — охотник, — вы тоже страдали от этой торгующей братии?

— Я? Никогда… Они же меня боятся!

Соломин достал из шкафа бутылку водки.

— Давайте выпьем. Чем черт не шутит, а эта штука иногда отлично снимает напряжение. Только вот с закуской у меня, извините, небогато. Впрочем, однажды в Благовещенске я видел, как заезжие московские артисты запивали водку чаем.

Исполатов вышел на улицу и вернулся с тряпичным свертком. Он развернул его на столе, и Андрей Петрович увидел красиво обжаренный кусок мяса с белыми прожилками жира.

— Баранина?

— Волчатина.

— Вы меня от такого деликатеса избавьте.

— Пищевой консерватизм неоправдан, — поучительно ответил траппер. — Вы попробуйте, и тогда поймете, что мясо волка вкуснее любой баранины. Позвольте, я отрежу своей рукой?

Стаканы сдвинулись (а пурга все бушевала).

— Пока мы еще не выпили, — сказал Соломин, — я хочу сделать вам трезвое предложение. Вот вам комната, смежная с моей, и поживите у меня. А уж весной, когда придет пароход, я арестую вас по всем правилам юридической науки.

— Искренно тронут любезностью. За ваше здоровье?

Выпили и заели водку волчатиной.

— А ведь и в самом деле вкусно…

Исполатов задымил папиросой. Прищурился.

— В ответ на ваше доверие я все-таки расскажу вам, почему я оказался здесь. Прежде Камчатки в моей судьбе был Сахалин. Причем на Сахалине, как вы и сами догадываетесь, я не был путешественником… Хотите выслушать самую банальную историю?

— Если вам не будет тяжело вспоминать.

— Я ничего на собираюсь вспоминать — я собираюсь только рассказывать… Вышел в офицеры. Женился по страстной любви.

Заметьте — первой! Девушка из хорошего петербургского дома. Выпущена из Смольного с отличием. Играла на арфе, танцевала с газовым шарфом и обожала алгебру. А у меня был денщик. И вот однажды я возвращаюсь из офицерского собрания. В спальне я застал ту сцену, которую в романах почему-то принято называть «известным положением»… Что бы вы сделали на моем месте?

— Наверное, поспешил бы удалиться.

— Как все просто у вас! Повернулись и ушли… Не-е-ет, я вынул револьвер.

Выпив водки Исполатов продолжил:

— Тогда был громкий процесс, о котором много шумели в газетах. Кто писал — жертва рока, кто писал — изверг? Дали мне десять лет, и я сказал судьям: «Спасибо». Привезли в Одессу, оттуда морем — на Сахалин. Помню, проплывали волшебные страны, даже не видя их. С берега доносило ароматы цветов, звучала незнакомая музыка. А мы сидели в клетках, как звери, каждый вечер дрались из-за места подальше от зловония параши. Ну-с, прибыли. Каторга. Ничего особенного. Но каторга всегда нуждается в образованных людях. Меня назначили на метеостанцию. Замерял температуру воздуха и направление ветра, хотя никому это не было нужно. Я, поручик лейб-гвардии, сдергивал шапку перед всякими хамло надзирателями…

Исполатов умолк, вертя в пальцах пустой стакан.

— А дальше? — напомнил Соломин.

— Дальше? — переспросил траппер как-то отвлеченно.

— Дальше меня освободили… досрочно, — добавил он торопливо. — А куда деваться? Родные постарались забыть, что я существую. Путь в армию (о гвардии и говорить не приходится!) отрезан. Возвращаться на родину, извините, стыдновато. Ну, и махнул сюда — на Камчатку. Умение стрелять без промаха пригодилось, теперь живу с охоты и даже не беден…

Выслушав его исповедь, Соломин произнес:

— Выходит, у вас такая история случилась вторично? Тогда двух и сейчас опять двое…

Да, получились дуплеты. — Сказав так, Исполатов мрачно дополнил: — Я же говорил вам, — что это — рок!

Было уже полтретьего ночи, когда они, погасив свечи, разошлись по комнатам спать. Каждый чувствовал, что осталось между ними что-то сознательно не договоренное.

Соломин прервал тишину:

— Я забыл вас спросить: где вы были все это время?

— В бухте Раковой — в лепрозории.

— Вот как? Разве вы не боитесь проказы?

— Это надо еще доказать, проказой ли больны те несчастные, что живут в Раковой! Вы, конечно, знаете Трушина? Порою мне кажется — Трушину просто выгодно, чтобы в лепрозории собралось побольше народу. Они там выращивают овощи, ставят силки на птицу, а милый доктор живет с их трудов вроде фараона.

— Надо бы мне съездить в Раковую и разобраться в тамошних безобразиях,

— сказал Соломин. Исполатов ответил ему из потемок:

— Все-таки воздержитесь… не советую.

— Ну, хорошо. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи и вам, господин Соломин…

Оба уснули. Было еще совсем темно, когда Исполатова и Соломина разбудил лай собак — кто-то с улицы барабанил в двери.

Камчатку ожидала новость…

КАМЧАТСКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

За горами, за морями да за синими лесами лежит Камчатка, будто отрезанный от каравая ломоть. Но прежде чем потревожить дремучие камчатские сны, мы, читатель, ненадолго возвратимся назад — в февраль 1904 года…

Снова разложим карту: там, где величавый Амур впадает в горло Татарского пролива, на самом стыке Японского и Охотского морей, подымливает трубами Николаевск-на-Амуре, по тем временам гиблая «дыра», но «дыра» уже с некоторой претензией. Городок, вообще-то, никудышный, хотя лри гарнизоне и батареях. Населен военными, казаками да ссыльными. Летом еще заходят сюда бравые миноносцы, ватага матросов на день-два оживит Николаевск непомерным буйством страстей, а потом опять — играй в «подкидного дурака» или пляши сам с собой «восьмерку».